Одна рука на плечах, другая – на бедре. Я стал водить рукой по бедру вверх и вниз, в ритме ее дыхания, стараясь снять плохое электричество.

Наконец, со слабейшей из улыбок она на меня взглянула. Я дотянулся и куснул ее в подбородок.

– Сучка сумасшедшая! – сказал я.

Она рассмеялась и мы поцеловались, головы наши задвигались взад и вперед.

Она опять начала всхлипывать.

Я отодвинулся и сказал:

– НЕ НАДО!

Мы опять поцеловались. Потом я снова взял ее на руки и донес до спальни, положил на кровать, быстро скинул штаны, трусы и ботинки, стянул ей трусики до туфель, сорвал один и так, с одной ногой в туфле, а с другой – без, устроил ей самую лучшую скачку за много месяцев. Ни одна герань не устояла.

Когда я закончил, то медленно понянчился с ней, играя ее длинными волосами, шепча разные разности. Она мурлыкала. В конце концов, встала и ушла в ванную.

Оттуда она не вернулась. Она ушла в кухню и начала мыть тарелки и петь.

Ради Бога, самому Стиву МакКвину лучше бы это не удалось.

У меня на руках было два Пикассо.

16

После ужина или обеда, или что еще я там ел – с моими безумными 12-часовыми сменами я уже не был уверен, что есть что, – я сказал:

– Послушай, крошка, прости, конечно, но неужели ты не понимаешь, что это работа сводит меня с ума? Слушай, давай все бросим. Давай просто валяться на кровати, заниматься любовью, ходить гулять и разговоры разговаривать. Давай сходим в зоопарк. На зверюшек посмотрим. Давай съездим посмотрим на океан. 45 минут всего от нас ехать. Пошли посражаемся на игральных автоматах. Поехали на скачки, в Художественный Музей, на бокс. Давай заведем друзей. Давай смеяться.

Такая жизнь – как у кого угодно: она нас убивает.

– Нет, Хэнк, мы должны им показать, мы должны им показать…

Это говорила маленькая девочка из техасского захолустья.

Я сдался.

17

Каждый вечер, перед тем, как мне уходить на смену, Джойс раскладывала для меня на постели одежду. Все было самым дорогим, что только можно купить за деньги. Я никогда не надевал одни и те же брюки, одну и ту же рубашку, одни и те же ботинки два раза подряд. У меня были десятки разных нарядов. Я надевал все, что бы она для меня ни выложила. Совсем как мама, бывало.

Не очень я далеко ушел, думал я, и надевал на себя это барахло.

18

У них была такая штука, которая называлась Тренировочным Классом, поэтому как бы то ни было, но каждую ночь нам можно было не распихивать почту минут по 30.

Здоровый итальяно вознесся на трибуну растолковать нам все, как есть.

– …так, нет ничего лучше запаха хорошего чистого пота, но нет ничего хуже вони застоявшегося пота…

Боже святый, думал я, мне померещилось? И такая дрянь наверняка санкционирована правительством. Этот олух велит мне мыть под мышками. Инженеру или концертмейстеру они сказать бы такое не посмели. Он нас унижает.

– …поэтому ванну принимайте каждый день. Вас будут оценивать и по внешнему виду, не только по производительности труда.

Мне кажется, он хотел где-то употребить слово гигиена, но такого слова в нем просто не было.

Затем он отошел в глубину лекционного помоста и развернул большую карту.

Большую без шуток. Она закрывала половину сцены. На карту направили фонарь. А здоровый итальяно взял указку с маленьким резиновым соском на кончике, вроде той, что используют в первом классе, и ткнул ею в карту.

– Вот, видите все это ЗЕЛЕНОЕ? Так вот, его тут до черта. Смотрите!

Он поднял указку и повозил ею по зеленому.

В то время анти-русские настроения были намного сильнее, чем сейчас. Китай еще не начал поигрывать мускулами. Вьетнам пока оставался балхой с фейерверком.

Но я все равно думал, уж не спятил ли я? Наверняка у меня что-то со слухом!

Однако никто в классе не протестовал. Им нужна была работа. И, по мнению Джойс, мне тоже нужна была работа.

Потом он сказал:

– Смотрите сюда. Вот это – Аляска! А вот тут – они! Похоже, что они тут чуть ли не перепрыгнуть к нам могут, правда?

– Ага, – ответил с первого ряда какой-то тип с промытыми мозгами.

Итальяно свернул карту. Она хрустко скрутилась сама в себя, потрескивая от праведного гнева войны.

Затем он перешел на край сцены и ткнул своей резиновой титькой в нас.

– Я хочу, чтобы вы поняли: мы обязаны сдерживать рост бюджета! Я хочу, чтобы вы поняли: КАЖДОЕ ПИСЬМО, КОТОРОЕ ВЫ СОРТИРУЕТЕ – КАЖДУЮ СЕКУНДУ, КАЖДУЮ МИНУТУ, КАЖДЫЙ ЧАС, КАЖДЫЙ ДЕНЬ, КАЖДУЮ НЕДЕЛЮ – КАЖДОЕ ЛИШНЕЕ ПИСЬМО, КОТОРОЕ ВЫ СОРТИРУЕТЕ ВО ВНЕРАБОЧЕЕ ВРЕМЯ, ПОМОГАЕТ НАМ РАЗГРОМИТЬ РУССКИХ! Так, на сегодня все. Перед тем, как уйти, каждый из вас получит свое плановое задание.

Плановое задание. Это еще что?

Кто-то прошел по классу, раздавая листы бумаги.

– Чинаски? – спросил он.

– Ну?

– У вас зона 9.

– Спасибо, – ответил я.

Я и понятия не имел, на что согласился. Зона 9 была самым здоровым участком в городе. Некоторые парни получили крошечные зоны. То же самое, что и с двухфутовым подносом за 23 минуты – в тебя их просто засаживали.

19

На следующую ночь, когда нашу группу переводили из главного корпуса в учебный, я остановился поговорить с Гасом, старым газетчиком. Гас некогда был третьим претендентом на звание чемпиона во втором полусреднем весе, но чемпионства так и не увидел. Он замахивался слева, а, как вы хорошо знаете, никому не в кайф драться с левшой – мальчика нужно с самого начала переучивать.

Кому охота? Гас завел меня внутрь и мы слегка приложились к его бутылочке. Потом я пошел догонять остальную группу.

Итальяно ждал нас в дверях. Увидел, как я подхожу, и вышел мне навстречу во двор.

– Чинаски?

– Ну.

– Вы опоздали.

Я ничего не ответил. Мы пошли к зданию вместе.

– Я уже почти надумал шлепнуть вас по рукам первым предупреждением, – сказал он.

– О, пожалуйста, не делайте этого, сэр! Не надо, пожалуйста! – ответил я на ходу.

– Хорошо, – сказал он, – на первый раз прощаю.

– Благодарю вас, сэр, – сказал я, и мы вошли внутрь вместе.

Хотите, кое-что скажу? У этого сукиного сына воняло из-под мышек.

20

Наши 30 минут теперь были посвящены плановой тренировке. Каждому раздали по колоде карт, чтобы мы учились рассовывать их по своим ящикам. Чтобы сдать план, требовалось рассортировать 100 карт за восемь минут или меньше, по крайней мере, с 95 процентами аккуратности. Сдавать разрешалось три раза, и если заваливался в третий, то разрешали уйти. Я имею в виду, тебя увольняли.

– У некоторых из вас не получится, – сказал итальяно. – Значит, видимо, вам что-то другое на роду написано. Может, вы, в конце концов, станете президентом Дженерал Моторс.

Потом нас избавили от итальяно и дали славного маленького планового инструктора, который начал нас поощрять.

– У вас получится, парни, это не так сложно, как кажется.

У каждой группы был свой плановый инструктор, и им тоже ставили оценки в зависимости от процента сданных экзаменов. Нам достался крендель с самым низким процентом. Он был обеспокоен.

– Тут ничего такого нет, парни, просто не отвлекайтесь, и все.

У некоторых колоды были тощими. У меня же – толще всех.

Я просто стоял в своем новом пижонском прикиде. Стоял, засунув руки в карманы.

– Чинаски, в чем дело? – спросил инструктор. – Я знаю, что у вас получится.

– Угу. Угу. Я сейчас думаю.

– О чем же это вы думаете?

– Ни о чем.

И я отошел от него.

Прошла неделя, а я по-прежнему стоял, руки в карманы, – и тут ко мне подошел один из подменных.